дождь из апельсинов

Профессор смотрел в окно. Хотя он смотрел зря- через грязное от смога и почерневшее от автомобильного дыма и инея стекло вряд ли что-то можно было разглядеть, да и очки лежали далеко в портфеле-доставать было неудобно. Да собственно, и не на что было смотреть-обычный осенний вечер. Вот яркие вспышки-свет уличных фонарей, вот черные кляксы- люди, идущие с работы. Кто-то счастлив, а кто-то, может быть, и не очень.
Наукой заниматься вредно, если без передышки. Если без передышки и до сорока лет-еще вреднее.
Ты стареешь сразу лет на двадцать. Такое ощущение, будто бы ты уже давно все видел, слышал и испытывал.
Он вздохнул и поправил шляпу. Ну точно как старик. А ведь ему не шестьдесят. И не сорок.
Так рано, а ему уже все наскучило. Хотя он прожил не так много, чтобы увидеть и две пятые всего, что есть на этой планете.
Но, как ни странно, ему и не хотелось ничего открывать. И узнавать тоже ничего не хотелось.
Хотелось выпить, чем он собственно и занимается каждый вечер. Пусть выпивка и не доставляла ему никакого удовольствия- он не пьянел ни от чего.
Целыми днями он расщеплял атомы, двигал молекулами, развивал изобретенный им же новейший препарат, шел без остановки к самому верху пирамиды.
Женщин у него не было. Даже соседи на лестничной клетке квартиры, в которую он недавно переехал, почти сразу же перестали смотреть на него с подозрением. Поняли с первого взгляда.
Даже любовь он находил скучной. Его коллега в лаборатории все время предлагает поужинать. Его ученица в университете смотрит ему в глаза, стоит ему к ней подойти. Его секретарша, весьма стеснительная девушка, пытается неловко и нелепо намекнуть ему о своей симпатии, за что он ее и презирает, и жалеет одновременно.
Профессор жил, по своему мнению, скучной жизнью.
Но когда-то у него было хобби. Оно есть и сейчас, правда, наука и выпивка отнимают все время, так что можно уже смело говорить о его отсутствии. По крайней мере, формальном.

Еще с детства профессор обладал уникальной способностью красиво складывать слова. Когда ему было шесть лет, он нашел в отцовском кабинете орфографический словарь. Первое слово, которое попалось ему на глаза, было "бросить".
Так, бросив игрушки и занятия, которыми занимались мальчики его возраста, Профессор, который, естественно, на тот момент никаким еще профессором не был, стал все чаще и чаще знакомиться со словарем, читая слова по транскрипции, произнося их вновь и вновь.
Машинка, располагавшаяся в гостевой комнате дома, где жил Профессор, послужила ему практическим инструментом.
В отрочестве он точно решил, что станет писателем. Из-под его рук выходили потрясающие вещи, красивые, которые можно было читать до бесконечности и находить в них все новый подтекст, который, в свою очередь, порождал все новые мысли по поводу той или иной фразы.
Профессор учился прилежно, и каждый вечер, после того, как занятия заканчивались, из комнаты его можно было услышать стук клавиш и едва слышное позвякивание.
Весь пол его комнаты был забросан черновиками, книгами, пустыми чернильницами и еще черт знает чем.
К концу школы он написал больше двадцати рассказов, которые были опубликованы и ими зачитывались даже учителя того лицея, где он учился.

Когда кончились экзамены, Профессор вдруг бросил писать. Просто перестал печатать на машинке.
Проснулся однажды и подумал:  "А на черта это мне? Довольно. Каждый должен отдыхать."
Потом прошел месяц. И еще один.
Машинка пылилась на столе, мешала новым книгам, которые Профессор читал перед сном.
И однажды настало время, когда он встал и убрал ее в шкаф. На самую верхнюю полку.

Прошла неделя. И однажды, сидя на курсах, Профессор вдруг почувствовал, что происходит что-то страшное, что он сам губит что-то, причем то, что должно сделать его счастливым.
Он пулей вылетел из аудитории, ничего не объяснив, не понимая, зачем он делает это прямо сейчас и в такой спешке и почему нельзя было подождать до конца занятия. Пока он бежал домой, бежал со всех ног, он пытался дать своим действиям хоть каплю смысла.
И тут он все понял. Машинка! И побежал еще быстрее- ему почему-то казалось, что помедли он хоть секунду-и она разлетится на части там, в шкафу.
Он влетел в дом на всех парусах и опрометью кинулся в комнату.
Машинка была на своем месте и с ней ничего не сделалось.
Тем не менее, Профессор бережно вынул ее и поставил на прежнее место, на стол, рывком скинув с него все книги с таким остервенением, словно это было что-то уж чересчур омерзительное.
Он гладил машинку по ее полированным бокам и искренне не понимал, что заставило его убрать ее в шкаф тогда и заменить этими книгами, которые теперь, по его мнению, и гроша ломаного не стоили.

Тревожное чувство пропало.
Он был так рад, что решил в этот раз не спать всю ночь и написать длинный рассказ. Он даже уже начал набрасывать что-то ,бешено потрясая рукой с пером, на клочке бумаги, не обращая внимания на то, что там уже были написаны уравнения по электролитической диссоциации. Слова снова полились рекой, водопадом, и так ясно и красиво, что он даже не замечал, как улыбается во весь рот, пока пишет. Он аккуратно протер машинку тряпкой, почистил клавиши, залил новые чернила. Рядом с машинкой высилась горка измятых листов с химическими формулами, поверх которых был написан текст, смысл которого был только ему, Профессору, понятен.


В эту минуту внизу раздался крик.
Погиб отец Профессора.
Он ехал домой с работы, его отпустили пораньше, и поэтому он по пути решил заехать в библиотеку, чтобы отдать книги-сын никак не мог их занести.
Когда отец Профессора покинул библиотеку, началась гроза, но это была гроза без туч.
С неба светило солнце, и капала блестящая вода.
Через некоторое время должна была появиться радуга.Отец профессора всегда называл такие дожди "счастливыми".
Он сел в машину и поехал домой. Кругом все сразу стало очень красивым, когда пошел этот необычный дождь. И облупившиеся заборы, и бывшие серые домишки, покрытые сайдингом, и одежка детей, играющих под дождем стала ярче, и улыбки стали веселее, и это вызывало такую радость, что отец Профессора засмотрелся на все это и совершенно забыл следить за дорогой.
Один из детей, видимо, тоже под влиянием этой красоты, забыл, что мама ему велела не выбегать на дорогу, и понесся прямо под колеса автомобильчика отца Профессора. Тот резко вывернул руль и врезался в столб. Отец Профессора никогда не пристегивался, поэтому очень сильно ударился головой об руль, что повлекло за собой неминуемый конец.
Так, в солнечный день, когда был "счастливый" дождь, кругом была красота, а в небе стояла радуга, погиб отец Профессора.


Несколько месяцев Профессор лежал в постели, не вставая. Мама, подавляя рыдания, приносила ему в постель чай с лимоном, разговаривала с ним, пытаясь хоть как-то его утешить, но все было напрасно.
Профессор замкнулся в себе, все свое время проводил в кровати, а писать так и не начал.
Машинка снова была убрана в шкаф, на этот раз его матерью, и больше не вынималась.

Но все проходит- это самая верная истина на свете.
И так же, как и все остальное, боль Профессора прошла. Он стал вставать с постели, гулять, читать, заниматься, ходить в университет, а вскоре у него появились приятели. Вот только машинка до сих пор томилась в шкафу.
По вечерам, занимаясь, Профессор нередко поглядывал на шкаф, но потом отводил взгляд и снова углублялся в занятия.

Однажды, во время каникул, его кольнуло в сердце знакомое желание что-нибудь написать.
Он открыл шкаф, вынул машинку,-она показалась ему какой-то непривычно тяжелой и малознакомой, что немало удивило его- протер ее, поставил новую ленту и, приготовив перо и черновики на случай сомнений, уселся писать.
Но вдруг- о, ужас! Он осознал, что не может выдавить на бумагу и единого предложения. В его голове крутился сонм замысловатых слов и высказываний- но вот куда, куда их приспособить?
Он делал все, чтобы написать хотя бы одно предложение- перелистывал свои любимые книги, долго смотрел в окно, пробовал напиться, вслух читал поэмы, доходя иногда до истошного крика, курил сигары и пускал кольца дыма- в общем, делал все то, что, по его мнению, делали все знаменитые писатели в тягостные минуты творческого кризиса.
Но ничего не помогало. Были слова, но не было мыслей.
Тогда он попытался писать хоть о чем-нибудь наобум, надеясь завуалировать бессмысленность своих строк словами, но получалось либо высокомерно и презрительно, либо как-то жалко и слабо.
Он было решил наконец написать что-то о своем покойном отце, его руки замелькали по клавишам, и в итоге у него вышло это:
"О Т Е Ц.
Мой отец был вполне недурным человеком, метафорически аляповатым в смысле афериста и безграничным кутилой, чьи забавные похождения можно делить на повествования, увеличивая их с каждым словом в геометрической прогрессии."

Осознав, что категорически не может воспринять смысл напечатанных им же слов, Профессор разорвал написанное на куски.

Он понял, что больше не имеет возможности делать то, что, по-сути, было его жизнью- писать.

На этот раз машинка уже томилась в чулане квартиры, куда Профессор переехал жить после смерти своей матери.
Он окончил университет, нашел работу в химико-инженерном институте, написал научную диссертацию, обычными научными незамысловатыми предложениями, диссертацию,  которая просто читалась, и только, но, тем не менее, ее все восприняли на ура.
Позже Профессор стал преподавать в университете, куда сам недавно ходил в качестве ученика.
Его жизнь текла мерно и без происшествий. Он больше не мог ничего написать. Первое время его душило желание сесть за машинку, но он давил это желание, понимая, что ничего путного из этого не выйдет.

Однако, в душе Профессора теплилась еще маленькая частичка надежды, что когда-нибудь в его жизни наступит момент, когда он будет бежать домой, как тогда, в студенческие годы, нестись сломя голову, ворвется в свою квартиру, достанет из чулана машинку, сотрет с нее пыль легким взмахом руки,  поставит ленту и поместит на стол. 
И руки его будут носиться по клавишам, пока не напишут то, что будет гениальным, потому что это идет из него, из его души, и что "гениальное"  вызвано не им самим, а чем-то, кем-то, каким-то моментом или мигом.
Поэтому он хранил машинку и покупал все новые и новые ленты для нее, взамен тех, которые так и высохли нераскрытыми.


Профессор грустно улыбнулся, глядя в мутное окно автобуса.
Легко рассуждать о своей жизни вот так. Он может сейчас пойти домой и попытаться написать что-то. Но это потерпит полнейший крах. Так что он выпьет немного и засядет за работу.
Его взгляд от окна оторвался и  принялся блуждать по пассажирам автобуса.
Вот какая-то женщина. Она в сером пальто. У нее на руках карликовый пудель, который зря щерит на всех свою морду-никто не собирается нападать на пожилую леди- ну, в крайнем случае вон тот пожилой господин, который делает вид, будто читает газету, а на самом деле глядит на всех прищуренными глазами поверх страниц, думает, что его не заметят. А вот...
Знаете такие моменты, когда в первый раз летишь на самолете или прислоняешься в ванной мокрой спиной к холодной плитке или прыгаешь с большой высоты? В такие моменты у каждого из нас что-то стучит в груди, что-то железное падает на пол и гулко ударяется об пол.
Всего один раз. Это называют "захватило дух".
У Профессора в груди тоже что-то вот так упало в тот момент, когда он увидел сидящую у противоположного окна девушку.
Что ему сразу бросилось в глаза- ее рыжие прямые волосы, которые были собраны в небрежный низкий пучок на затылке. Пусть они были и убраны, но это не мешало им светиться, переливаясь под светом проносящихся мимо фонарей.
Так же на ней было зеленое клетчатое пальто и бардовый шарф,  намотанный кое-как, что показалось Профессору нелепым и в то же время до нежности забавным.
Именно до нежности- ему не хотелось презирать ее за нелепость, как других женщин.
В руках у незнакомки был бумажный пакет, битком забитый апельсинами. Он был забит ими настолько, что возникало ощущение очевидности того, что он вот-вот разорвется.

Профессор смотрел на нее и не знал, что сказать, и не понимал, почему должен что-либо говорить, и вообще, зачем он смотрит на эту женщину и на ее апельсины, но оторваться не мог.

Женщина же стала медленно вставать, потому что, видимо, подходила ее очередь выходить. Но тут пакет оправдал всеобщие ожидания и разорвался аккурат посередине.
Множество оранжевых мячиков покатилось по автобусу. Сразу же серые персонажи в автобусе стали какими-то веселыми со стороны- они прыгали, скакали, стараясь не наступить на фрукты, сталкивались друг с другом и смеялись. И Профессор смеялся тоже.
Все стало выглядеть как-то по-другому. Все вокруг стали выглядеть счастливее- или это только казалось Профессору?
Но он знал, что ему это не кажется. В автобусе бушевал оранжевый "счастливый" дождь.
Один из оранжевых мячиков подкатился к ногам Профессора, и он поднял его.
Все уже вышли из автобуса, только Женщина с Рыжими Волосами осталась, собирая фрукты в свою сумку, куда они, очевидно, не помещались.
Пряди падали ей на лицо, брови были сосредоточенно сдвинуты, отчего у Профессора в груди упало еще два железных предмета.
Он протянул ей апельсин. Он с благодарностью взяла его.
-Простите... Хотите.. Я мог бы вас подождать,- он не понимал, зачем ей нужно, чтобы ее ждал какой-то незнакомый мужчина с портфелем, но чувствовал, что должен это спросить, просто обязан.
-Ох, нет, я еще как-то должна отнести это оранжевое безумие домой,- ее сумка была заполнена до отказа, а обоих карманах пальто было по два апельсина, но без места оставалось еще очень много.
-Давайте я вам помогу.
-Как?-улыбнулась она,- у вас портфель, и тот занят. Не говорите глупостей, я сама все прекрасно улажу..
Она принялась деловито трясти сумкой, видимо только лишь для того, чтобы показать Профессору, что она со всем прекрасно справится сама, но было ясно, что положение безвыходное. И тут он взял Женщину с Рыжими Волосами за руку. Она сначала вздрогнула, но потом обернулась.
-Мой портфель-волшебный. Он не имеет границ,- улыбнулся Профессор.
Женщина рассмеялась.

Наутро на столе Профессора лежала стопка листов.
Они были исписаны от руки, мелко-мелко. Почерком, который мог понять только его обладатель.
Машинка оказалась сломана- слишком давно ею не пользовались. Но даже это не остановило Профессора.

И если бы  вы могли прочесть то, что написано на тех листах,то увидели бы немного корявые, но исполненные смысла слова, написанные не от головы, а от чего-то ,что внутри, что может проснуться от прикосновения нового, того, что может заставить мысли летать, слова литься, что может быть вызвано чем угодно, причем совершенно спонтанно.

Того, что может заставить тебя вынуть из портфеля рукописи и положить на их место рыжие апельсины.

Того, что заставляет тяжелые предметы в груди падать и гулко стучать о мраморные стены человеческой клетки.

Того, что заставляет жить дальше.

 

 

                                        "И тут я нашел ее. И тут я вернулся. И тут пошел Счастливый Оранжевый Дождь."